Одно из самых загадочных явлений в жизни людей – сон. Но я имею в виду не то, что каждый человек тратит на это вынужденное безделье приблизительно одну треть своей и без того короткой жизни.
Хотя и с этим фактом было бы интересно разобраться. Зачем нам спать? Ну, с какой это стати с наступлением ночи у человека вдруг начинают слипаться глаза и через некоторое время он полностью отключается от реальности? Разве нельзя было бы просто расслабиться, немного посидеть, полежать, почитать что-нибудь полезное, отвлечься и через несколько часов опять заняться своими делами? Ан нет, не получается. Когда человек долго не спит, он может заснуть не только сидя или стоя, но даже на ходу.
Оставим этот вопрос. На него нет смысла тратить время, потому что люди спали и будут спать. Сколько ни объясняй им экономическую выгоду от бессонницы – как только стемнеет, человек зевнет, посмотрит на часы, закроет покрепче дверь и зароется в сугроб постели.
Мой вопрос сегодня не о сне, а о снах. Как так получается? Заснув, мы удивительным образом попадаем в другой мир, видим там какие-то события, людей, животных, дома, улицы, города, природу, мы где-то ходим, что-то делаем, нас волнуют какие-то переживания, появляются какие-то заботы, проблемы. Во сне человек может летать как птица или падать вниз с высоты, кого-то догонять или убегать от погони… Есть сны светлые, добрые, после которых целый день ходишь в хорошем настроении, но бывает и наоборот: после какого-нибудь кошмарного сна мы долгое время не находим себе покоя. Что только порою не увидишь, попадая в фантастический и загадочный мир снов!
И в самом деле, сновидение – это вопрос, окутанный многими тайнами. Говорят, в СССР был даже институт сна, который изучал это явление, но по известным причинам никогда не рекламировался.
Из истории мы видим, что древние занимались этим вопросом очень активно. У каждого уважающего себя царя был при дворе целый
штат гадателей, ясновидцев, толкователей, которых часто называли одним общим словом «мудрецы». Надо признаться, что в нашем просвещенном двадцать первом веке, как ни далеко шагнула наука, мы не можем похвастаться тут особыми достижениями. В исследовании сна все еще много белых пятен, около которых кормится немало современных «мудрецов», как и тысячелетия назад.
Но, как говорится, нет дыма без огня. Со снами и вправду не все так просто, как может показаться на первый взгляд. В вечной Библии мы находим свидетельства того, что во многих случаях Бог действительно использовал сны как средство доставки информации людям; Он же и помогал Своим пророкам их истолковывать. Достаточно вспомнить Даниила и Навуходоносора, Иосифа и фараона и многие другие случаи. Таким образом, мы имеем основание полагать, что некоторые сновидения могут быть не просто фантастическими порождениями утомленного мозга, но действительно пророческими или, как говорили в старину, вещими.
Мне доводилось слышать множество невероятных историй, связанных со снами, и любой человек, я думаю, также может вспомнить
что-либо из своей жизни. Даже в советской прессе, которая, как известно, очень неохотно печатала репортажи на такие темы, порой проскальзывала информация о загадочных сновидениях.
Так вот, около двадцати лет назад мне лично довелось соприкоснуться с фактом удивительного сна, о котором я вам хочу рассказать.
Все началось с того, что в самом цвете своей юности я женился. Затем выяснилось, что моя жена с детства мечтала, чтобы ее первым
ребенком была дочь. Может быть потому, что в своей семье она родилась первой и отлично представляла, как хорошо маме, когда ей помогает по хозяйству взрослая дочь. Или ей просто хотелось, чтобы в семье все было как у папы с мамой, – я не знаю. Знаю только, что она очень надеялась нашего первого бэби родить девочкой.
Все получилось точно так, как она хотела, – только наоборот. Первым у нас родился сын Николай. Что ни говори, а первый ребенок –
всегда особая радость для родителей. И Люба, погруженная в материнские заботы, быстро утешилась, решив про себя: ну ладно, подождем, второй-то уж точно будет девочкой. Для нее уже приготовили имя – Светочка.
Увы, на этот раз судьба тоже распорядилась по-своему. Через некоторое время у нас рождается Сергей. (До сих пор тетушки при случае
зовут его Светочкой). И на этот раз обошлось без особых потрясений, и всё быстро встало на свои места. Мама есть мама, тем более, что и второй малыш у нас получился просто замечательным. Люба уже с гордостью поглядывала на мужа: «Ну, как? Доволен моей работой? Два сына подряд – это тебе не хухры-мухры. Это уже серьезное дело!»
С третьим нашим ребенком вообще получилось кино. На этот раз Люба решила не пускать дело на самотек, а достичь своей вожделенной цели верой. Для этого она заранее стала заготавливать все детские принадлежности исключительно розового цвета, с кружевами, цветочками, котиками, бабочками, со всякими рюшечками и прочими младенческими атрибутами, характерными для девочек. Без тени сомнения, Люба всем подряд сообщала, что скоро у нас будет девочка Кристиночка. (К тому времени Светочка уже стала Кристиночкой.)
Финал этих стараний получился по всем правилам одного неписаного закона – если вы уроните намазанный хлеб, он обязательно упадет на пол маслом вниз: у нас опять рождается мальчик! Да еще какой! На пять с лишним килограммов! С самыми что ни есть мужскими чертами. Смуглый, здоровый, горластый, с крупным носом, с большими, как у Поля Робсона, губами, хриплым голосом и припухшими щелочками глаз. Назвали его Валера.
Попробуйте представить себе потрясающую картину. Из детской колясочки, украшенной розовыми цветочками, выглядывало его хму-
рое мужицкое лицо, утопающее в розово-белой пене кружев, в розовых пинеточках и с большой розовой соской во рту. Менять что-то было уже поздно. В те «старые добрые времена» достать в Союзе младенческие принадлежности было дорого и очень непросто; многое мамочки шили сами. Так и вырос Валера в розовых ползуночках и распашоночках, окруженный розовыми погремушками, сосками, бутылочками и т. п.
Поначалу друзья и знакомые, увидев характерный цвет одежды малыша, простодушно спрашивали: «А как ее зовут?» И, услышав имя,
долго еще стояли с застывшей, как у Моны Лизы, улыбкой, растерянно глядя то на насупленные брови младенца, то на его
нежно-розово-белый комбинезончик.
После рождения Валеры у нас наступил долгий шестилетний перерыв. И вот в один прекрасный день я узнаю, что мы ожидаем пополнение. На этот раз со стороны Любы не было каких-то особых движений для достижения результата. Может быть, по причине прежних неудачных попыток она уже смирилась с судьбой или не успела еще составить новый план борьбы, но вскоре мне приснился тот удивительный сон, который опять перечеркнул ее надежды.
Снится мне женщина. На руках ее сидит ребенок, примерно месяцев шести от роду. В этом возрасте малыши уже приобретают узнаваемые черты лица. Я лично до сих пор не могу понять, что можно увидеть в младенцах, которым всего несколько дней от роду. Когда новорожденного обступают восторженные мамки, няньки, тетушки, бабушки и начинают наперебой говорить, что носик у него папин, бровки мамины, ушки дедушкины, губки бабушкины, я ничего такого, хоть убей, не могу разглядеть. Они для меня одинаковые, как корейцы. Но когда ребенок приближается к шестимесячному возрасту, тогда другое дело. Здесь уже все ясно, как белый день.
В этом сне я видел ребенка уже подросшего, с оформившимся и узнаваемым личиком. Женщина стояла ко мне спиной, и на руках у нее сидел ребенок, лицом в мою сторону. Выглядывая из-за ее плеча, он, держась ручонками за платье, смотрел мне в глаза. Лица женщины я не видел и не могу сказать, была ли это моя жена или нет, но вот лицо ребенка я запомнил железно. Малыша этого я раньше не видел, но каким-то шестым чувством знал, это мой ребенок.
На следующее утро, помня все старания моей супруги родить Валерия девочкой, я решил, во избежание ненужных волнений, сразу
сообщить ей эту новость.
– Люба, я хочу тебе сказать, что у нас будет еще один мальчик. Сегодня ночью я видел его во сне.
В глубине души я немного опасался, что Люба огорчится этим известием, но, к моему удивлению, она восприняла его очень спокойно. К тому времени у нас уже шесть лет не было детей, и мы действительно очень хотели ребенка.
Я подробно рассказал ей мой сон. Она спросила только:
– На кого он похож?
– Ты знаешь, Люба, – ответил я, – у него будут своеобразные черты лица, но ближе всего он к нашему Коле.
Здесь хочу отметить, что наши сыновья в детском возрасте заметно отличались друг от друга. Перепутать их было невозможно. Таким
образом, факт, что увиденный мною во сне малыш был больше похож на Николая, уже говорил нам о многом.
Забегая вперед, хочу сказать, что после этого ребенка у нас таки родилась дочка. Назвали мы ее Виктория, что значит – победа. Я к тому времени, наполнив свой колчан сыновьями, благодушествовал, и мне уже самому было интересно: как это у людей рождаются девочки? Таким образом, с рождением Виктории мы, воплотив в жизнь известную поговорку «четыре сыночка и лапочка дочка», успокоились.
Оставшиеся месяцы пролетели быстро, и девятого марта на свет Божий появился Роман. Честно говоря, увидев этот сон, я не придал
ему тогда большого значения. Ну, сон как сон. Родится мальчик – хорошо, девочка – тоже хорошо. Этот вопрос меня особенно не волновал, лишь бы все было в порядке. Но, по мере того как Роман приближался к полугодовалому возрасту, я стал узнавать в нем увиденного во сне ребенка.
Огромный знак вопроса появлялся в моей душе всякий раз, когда я вспоминал картину из сна: женщина и выглядывающий из-за ее плеча малыш. Именно этот малыш, которого я сейчас уже держу на руках! И чем дальше, тем чаще вспоминался мне тот удивительный сон, вновь и вновь приводя меня в изумление. Ну как? Как я мог видеть это лицо год назад, если его тогда еще не было в природе? Год назад он был еще трехмесячным зародышем и только сейчас стал таким, каким я вижу его. Кто показал мне его лицо в том сновидении?
Этот удивительный факт напоминает нам, что есть где-то рядом с нами иной мир, находящийся вне времени, из которого по чьей-то
неведомой воле мы иногда получаем весточки. По-видимому, когда во время сна скованная рамками материи плоть отключается, то освобожденная душа получает возможность принимать сигналы из невидимого духовного мира, частью которого мы также являемся. Я думаю, если в нашем подлунном мире собрать все случаи, когда людям снились вещие сны, образовалась бы библиотека пудовых книг, исписанных мелким почерком.
О невидимом, но реальном мире, находящемся в другом измерении, стали чаще говорить и ученые. Некоторые исследования доказывают, что наш видимый мир находится под пристальным контролем невидимых сил Вселенной. Как бы ни казалось людям порой, что мы живем здесь сами по себе и делаем то, что нам хочется, в нужное время и в нужном месте человек сделает то, что будет угодно Провидению.
Однажды мне пришлось в этом убедиться. Я хочу рассказать вам историю, которая случилась благодаря сновидению совершенно незнакомого мне человека, живущего от меня за добрую сотню километров. До самого последнего момента я не знал ни об этом сновидении, ни об этих людях. Но невидимая вещая сила привела меня именно туда и именно в то время, где и когда мне надо было быть, где я стал невольным участником события, даже не подозревая, что был в это время послушной фигурой в руке Вселенского Гроссмейстера.
Примерно через год после рождения Валерия Люба стала ощущать приступы сильной боли в районе солнечного сплетения, которая
отдавала в правое предплечье. Поначалу мы не придали этому особого значения и пытались лечиться народными методами. Делали
настойки из трав, пробовали соблюдать диету, достали знаменитый на весь баптистский Ташкент «самотугинский пластырь», но ничего не помогало. Несмотря на все усилия, приступы продолжались, и дело стало доходить до скорой помощи. Пришлось обратиться в больницу. После многочисленных хождений по разным клиникам установили диагноз: острый холецистит. Как правило, такой диагноз приводит людей на операционный стол. Естественно, эта новость нас не обрадовала, но делать было нечего: приступы продолжались уже с более короткими интервалами, и после некоторых колебаний мы решились на операцию по удалению
желчного пузыря.
Делал такие операции известный в городе хирург Михаил Семенович Городецкий, заведующий хирургическим отделением городской
больницы Ташкента. Старинное одноэтажное здание с толстыми, выбеленными известью кирпичными стенами состояло из большого
главного корпуса, к которому примыкали различные вспомогательные помещения, рентген-кабинет, приемная скорой помощи, маленький вестибюль. В середине корпуса проходил большой широкий коридор, по обеим сторонам которого находились палаты и процедурные кабинеты.
Честно говоря, месторасположение больницы было «не фонтан». Может быть, когда она строилась, это было более спокойное место, но со временем с одной стороны возвели комбинат железобетонных изделий, а с другой – какую-то товарную базу, на которую целый день приезжали грузовики. Немного спасало то, что больничный двор, окруженный забором из бетонных плит, буквально утопал в тени старых развесистых чинаров.
Подготовка к операции и послеоперационный период восстановления занимали около двух недель. В больнице Люба познакомилась с
одной удивительной женщиной по имени Ксения, которую определили к ним в палату на следующий день. Жила она где-то в Украине,
но в Ташкенте у Ксении жили две сестры, и она специально приехала сделать у Городецкого операцию по удалению зоба.
Это была очень красивая интеллигентная женщина, лет около сорока. Кареглазая, энергичная, общительная, с длинными черными
волосами, собранными в один тугой узел на затылке, Ксения за несколько часов перезнакомилась со всей палатой, зажигая всех своим неподдельным оптимизмом и веселым характером. К вечеру этого дня вся палата уже знала, что Ксения верит в Бога и ходит в православную церковь.
Кровати, на которых расположились Люба и Ксения, стояли по соседству, разделенные лишь узким проходом. Вечером, когда посетители уже разошлись, Люба с Ксенией, сидя на кроватях, о чем-то беседовали. Желая поменять позу, Ксения перекинула ногу на ногу, и старенький больничный халат, распахнувшись, слегка оголил ногу. Взгляд Любы непроизвольно скользнул по ее колену, и она невольно вскрикнула от неожиданности.
– Ой, Ксения! Что это у тебя с ногой?
Нисколько не смутившись, Ксения распахнула полы халата и показала Любе оголенные колени. Картина была весьма необычной. На
коленях были огромные мозоли, каждый величиной с чайную чашечку.
Люба родилась и выросла в Туркмении, и ей часто приходилось видеть похожие мозоли на коленях верблюдов, которые в изобилии бродили по их поселку. Для верблюда это нормальное явление, поскольку верблюду, и ложась и вставая, приходится становиться на колени. Но как такие мозоли могли оказаться у женщины? Сперва Люба подумала, что это какое-то хроническое кожное заболевание, но в следующий момент Ксения сказала:
– Любочка, это от молитв. Я так люблю молиться, что не дождусь, когда настанет вечер, чтобы я могла встать на колени и начать молиться. Ты знаешь, Любочка, когда я молюсь, для меня перестает существовать время. Для меня это такое наслаждение – обращаться к Богу, так мне хорошо становится на душе, что я иногда встану с колен, а за окном уже светает. Поэтому и мозоли у меня здесь.
Она погладила ладонями свои согнутые колени и засмеялась.
– Да я уже не обращаю на них внимания. Сначала пыталась растирать их кремами всякими, а потом махнула рукой – все равно ничего не помогает. Стараюсь надевать платья подлиннее, да и все.
Все обитатели палаты быстро полюбили Ксению. Какая-то удивительная тяга к Богу жила в душе этой украинской женщины. О чем бы вы ни начинали говорить с Ксенией, она любой разговор, любую тему переводила на разговор о Боге, о Котором могла говорить бесконечно. Ее карие глаза загорались каким-то особым внутренним светом и излучали такую искреннюю радость, что вы сами невольно увлекались ее порывом.
Муж Ксении был армейским офицером. Она объездила с ним пол-Союза, и куда бы они ни приехали, через несколько дней весь военный городок уже знал, что Ксения – христианка. Этим она сильно мешала его офицерской карьере, и он долго сражался с ее «миссионерской» деятельностью, применяя все известные ему методы ведения боевых действий, но в конце концов сложил оружие и подписал капитуляцию. Не разводился он с ней, по-видимому, только из-за ее красоты.
Как-то Люба спросила ее:
– Ксения, а как ты стала верующей?
Она охотно стала рассказывать:
– Я родилась старшей дочерью в семье, где нас росло пять девочек. В нашем селе не было церкви, но сколько я себя помню, мне всегда хотелось молиться. Я никогда не читала Библии, и все мои познания о Боге ограничивались тем, что я находила в журналах репродукции картин, на которых были нарисованы лики Христа, Апостолов, Марии, святых угодников. Я вырезала их, вставляла в рамочки, украшала цветочками, и так со временем у меня появилось несколько самодельных икон.
Каждый вечер я доставала из комода свои сокровища, расставляла их на столе и, окруженная их лицами, начинала молиться. Конечно, я тогда не знала еще ни одной молитвы и молилась так, как могла. Люба, я не могу тебе передать, как хорошо мне было, когда я молилась. Я целый день ждала следующего вечера, чтобы опять расставить мои милые образа и молиться.
Люба спросила:
– Ксения, разве ты не понимаешь, что репродукции, из которых ты сделала себе иконы, – это просто куски бумаги? Они не видят, не слышат и не могут тебе помочь.
– Да, я это хорошо понимаю, – согласилась Ксения. – Я знаю, что это бумага, и я молюсь не бумаге, а молюсь Богу. Мои иконы только помогают мне молиться. Мне приятно видеть их лица рядом с собою, и кажется, что мы все вместе молимся Богу.
Повзрослев, Ксения стала посещать в райцентре православную церковь и от руки переписывала все религиозные тексты, которые ей
удавалось найти. В палату она принесла целую сумку пухлых общих тетрадей с записями всевозможных молитв, отрывков из Евангелия, жития святых. Все это она бережно хранила и возила с собою.
Люба поинтересовалась у нее:
– Ксения, а ты читала Библию или Евангелие?
Она печально ответила:
– Нет, Любушка, я так и не могу найти его. Где только я ни искала, мне никак не удается достать эту книгу.
На другой день Люба познакомила меня с Ксенией и попросила найти для нее хотя бы Евангелие. В 1982 году это была непростая
задача. Хотя «отделенным» время от времени удавалось печатать Библии и кое-что из духовной литературы, тем не менее, достать что-либо тогда было чрезвычайно трудно.
Для начала я решил обратиться к Борису Николаевичу Серину. Он был вторым пресвитером в нашей церкви и заместителем старшего
пресвитера по Средней Азии. В силу должности ему частенько приходилось бывать в Москве, откуда он привозил для среднеазиатского братства духовную литературу и журналы «Братский Вестник». Формально мы с Борисом Николаевичем считались даже родственниками, поскольку моя тетя была замужем за его старшим братом.
Когда я объяснил Борису Николаевичу ситуацию, он был до глубины души тронут этим рассказом.
– Что же делать? – взволнованно сказал он, поправляя на голове длинные волнистые волосы, – Володя, веришь, ну ни одного Евангелия нет в канцелярии. Нет, и все. Хоть плачь.
На прошлой неделе три последних Евангелия отдали бухарской церкви, а они должны будут передать одно в зарафшанскую группу. Ну что же делать? Ее, конечно, нельзя оставить без Евангелия, если Бог послал нам встречу с такой жаждущей душой.
Он несколько раз прошелся из угла в угол своей большой гостиной, потом остановился, посмотрел на меня и говорит:
– Подожди.
С этими словами он скрылся в дверях соседней комнаты. Через минуту возвратился, держа в руке небольшое, размером с ладонь, карманное Евангелие.
– Ну, вот что. Случай действительно вопиющий, и отмолчаться мы просто не имеем права.
Я подарю ей свое личное Евангелие, с которым хожу на посещения. Оно, правда, все в пометках, много стихов подчеркнуты, на развороте написаны мое имя и фамилия. Но ничего, пусть читает, не пропаду. У меня еще Библия есть, буду ее брать на посещения.
В прихожей Борис Николаевич помолился за Ксению, за Любу, за благополучный исход операций, попросил благословения на мою предстоящую встречу, и мы вышли к воротам. Еще раз поблагодарив его, я помчался в больницу.
Добрался я до места около семи вечера. Это был идеальный момент для посещения: дневные процедуры уже заканчиваются, администрация и врачи, за исключением дежурной смены, расходятся по домам, и у больных наступает личное время.
Ксению я нашел в палате. Люба, Ксения и еще две женщины о чем-то оживленно беседовали. Увидев меня, они замолчали и повернулись в мою сторону. Извинившись, я попросил Ксению на минутку отвлечься и, достав из пакета книгу, сказал:
– Ксения, Бог расположил сердце одного нашего друга подарить тебе свое личное Евангелие. Здесь вот на обложке написаны даже его
имя и фамилия. Теперь ты можешь читать эту книгу в любое время.
Несколько мгновений стояла мертвая тишина. Вся палата с интересом наблюдала за Ксенией, а она, казалось, потеряла дар речи. Взяв
Евангелие и как бы еще не веря в реальность происходящего, Ксения медленно раскрыла его и, наугад перелистнув несколько страничек, вглядывалась в его строчки. И тут буря восторга вырвалась наружу со всем ее темпераментом.
Она закрыла Евангелие и на глазах у всех стала покрывать его бесчисленными поцелуями, прерываясь на несколько мгновений лишь для того только, чтобы прижать его к груди, и вновь принималась целовать его. То заливаясь счастливым смехом, то громко приговаривая ласковыми словами, она обращалась к Евангелию, как к живому, с неудержимым потоком слов радости и благодарности Богу. Ксения напомнила мне в этот момент купца из притчи Иисуса, который от радости, что нашел драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и приобрел ее.
Это была удивительная картина. Обычно в палате для тяжелобольных на лицах людей не бывает радости. Обычно там встречают вас
печаль и томление духа, отражение переживаемых страданий, страх ожидания и тоскливое ощущение своей болезни, с вопросом во взгляде: «Ну, почему это случилось со мной? Почему именно я заболел?»
Из больничной палаты реальность жизни видится совсем по-иному. До тех пор, пока сам не попадешь в больницу, забываешь, что есть
болезни, и кажется: больных людей на свете нет. Только оказавшись в больничных стенах, начинаешь понимать, как много на земле есть несчастных людей и как счастливы были мы сами, просто имея здоровье.
Но в этой палате вдруг забил фонтан неожиданной радости. Я впервые в жизни видел, чтобы человек так радовался тому, что нашел
Слово Божие. Ее радость невольно передалась остальным. Одетые в больничные халаты женщины, каждая со своей проблемой, невольно заулыбались, лица их просветлели, и они без зависти, ласково смотрели на ее неожиданное счастье.
Это было замечательным свидетельством всем окружающим. Когда через несколько дней Люба шла на операцию, Ксения провожала ее напутствием из Книги Псалмов и словами: «Любочка, не бойся. Когда мы имеем с собой такую силу, нам нечего бояться».
После операции Люба два дня провела в реанимационном отделении. За это время прооперировали Ксению. Еще через несколько дней Любу выписали домой, и наши пути с Ксенией разошлись. Хотя в Ташкенте проживали две ее сестры, в Узбекистан она приехала впервые. Как убедили ее сестры оперироваться именно здесь, я не знаю, но глубоко убежден: это было не просто совпадение, что Люба и Ксения оказались в палате в одно и то же время.
Случай с Ксенией напомнил мне еще одну встречу, которая была у меня за два года до этого. Я учился тогда на третьем курсе музыкального училища. Моим педагогом по специальности был заведующий вокальным отделением Игорь Петрович Брызгалов. Замечательный специалист, душевный человек, он более двадцати лет пел в оперном театре, а затем ушел на педагогическую работу. Хотя ему было уже за шестьдесят, он продолжал работать, и студенты в нем души не чаяли. Мне очень повезло, что я попал в его класс.
В семидесятые годы Ташкент имел довольно высокий уровень музыкальной культуры. В городе было несколько театров, консерватория, театральный институт, институт искусств, педагогический институт, музыкальное училище, специализированная музыкальная школа Успенского, после окончания которой сразу поступали в консерваторию, и другие музыкальные заведения.
В каждом районе города было несколько музыкальных школ, в которых работали педагоги с очень хорошей квалификацией. Интересно, что уровнем высокой музыкальной культуры Ташкент в известной мере обязан… Гитлеру! Спешу вас успокоить: просто во время войны в Ташкент была эвакуирована Киевская консерватория, в которой были педагоги высочайшего класса, и большинство из них по окончании войны так и остались жить в Ташкенте.
Одним из друзей Игоря Петровича был очень интересный человек по имени Тахир. Узбек по национальности, культурный, образованный, обходительный, с мягким и приятным характером, Тахир работал начальником Аптечного управления города Ташкента. Все лекарства двухмиллионного города и его окрестностей приходили на его склады.
Кто жил в то время, тот понимает, что в условиях Союза это была «золотая жила» – ни больше, ни меньше. Как пел Окуджава: «Каждый сам ему приносит и спасибо говорит…». Человек, стоящий у руля этой организации, получал возможность иметь баснословные доходы, просто умело распределяя по аптекам и больницам лекарства.
Но Тахир был похож на пришельца из другого мира. О каких-либо взятках или обменных услугах в его присутствии нельзя было и вспоминать. Он отвергал их решительно и бесповоротно. Я до сих пор не могу понять, как подобный человек, с его кристальной честностью и богобоязненностью, мог попасть на такую должность.
Жил Тахир очень скромно, в обычной квартире многоэтажки в огромном жилом массиве Юнус-Абад, в северо-восточном районе Ташкента. Человек, имевший такое положение, жил как простой рабочий, в далеко не престижной квартире, в далеко не престижном районе! Это было невероятно, но Тахира не смущали эти обстоятельства.
Причиной, почему Игорь Петрович познакомил меня с Тахиром, была Любина проблема. Один доктор посоветовал нам лечиться импортными таблетками «ЛИВ-52», которые в то время были страшным дефицитом. Достать их обычным путем было невозможно. Покупать где-то с рук – реальная опасность, что тебе подсунут какую-нибудь ерунду, и толку от такого лечения не будет. Поэтому, выписывая рецепт, доктор нас сразу предупредил, что найти эти пилюли очень трудно, но брать их надо только через аптеку
или госпиталь.
Когда я встретился с Тахиром, меня, так же как и при встрече с Ксенией, поразила его необыкновенная любовь к Богу. Не пробыли мы
еще и десяти минут у него в квартире, как Тахир уже показывал нам какие-то духовные книги, цитировал высказывания мыслителей Востока, приводил примеры из истории, из современной жизни, и его разговор постоянно вращался вокруг Бога.
Казалось, у Тахира не было других тем. Он самостоятельно выучил арабский язык, чтобы читать Коран в подлиннике. Было у него и
очень редкое издание Корана в переводе на русский язык. Каким-то чудом Тахир сумел даже побывать в Мекке.
Когда он говорил о Боге, он преображался. В его разговоре, в поведении была какая-то особая искренность и доброта, что-то такое, что располагало вас к этому человеку. Мы целые вечера проводили в беседах о религии, о спасении, о христианах, о мусульманах, о вечности…
Приводя цитаты из Корана и других источников, Тахир спрашивал меня, как этот вопрос понимают христиане, как об этом написано в
Библии, и таким образом выяснилось, что Тахир не имеет Библии и давно мечтает найти ее. Он пытался достать ее у букинистов, у православных, через своих знакомых заказывал Библию где-то в России, но безуспешно. Узнав об этой проблеме, я сказал, что попытаюсь что-нибудь сделать.
Когда в начале 60-х годов в протестантских деноминациях произошло разделение, то вместо одной в Ташкенте оказалось три баптистские церкви: регистрированная, автономная и отделенная. Одной из особенностей отделенной церкви было то, что они, полностью разорвав все контакты с властями, интенсивно печатали духовную литературу. Делали они это подпольно и с большим риском, потому что срок за такие дела был гарантирован.
Отец мой был членом отделенной церкви, где у нас было немало родственников и друзей, у которых мне время от времени удавалось поживиться кое-какой духовной литературой. В случае с Тахиром у меня не было ограничения во времени, как это было с Ксенией, и спустя некоторое время мне удалось достать для него полную Библию.
Вручать ее мы поехали с Игорем Петровичем. Здесь произошла сцена, подобная той, какую я увидел, когда дарил Библию Ксении. Если бы вы смогли видеть Тахира в тот момент, когда мы передали ему книгу, вы бы увидели лицо счастливейшего человека на земле. Он взял ее в руки, несколько раз поцеловал, и из его глаз потекли слезы. Не обращая на них внимания, он, прижав Библию к груди, стал горячо благодарить Бога за этот подарок, от волнения перемешивая в своей речи русские, узбекские и арабские слова. В порыве неудержимой радости он стал обнимать нас, пожимать руки, не зная, как выразить нам свою благодарность.
После встречи с Тахиром и Ксенией я стал замечать, что есть в нашем мире особенные люди, которые просто не могут жить без Бога.
Бог присутствует в каждой мелочи их жизни, и они настолько любят Его, что говорить о Боге является для них величайшим наслаждением и сердечной потребностью жизни. Такие люди имеются, по-видимому, во всех народах, среди всех национальностей. Я думаю, именно таких людей имел в виду Апостол Павел, когда писал в Послании к Римлянам, что во всяком народе поступающие по правде приятны Богу.
Прошло около года. Жизнь вошла в свое русло, Люба поправилась, и мы постепенно стали забывать о пережитых проблемах. Но вдруг она опять стала ощущать приступы боли. Такая же боль, в том же самом месте. Сначала реже, а затем все чаще и сильнее. Дело опять стало доходить до «скорой». Подавленные и расстроенные, мы решили сходить к Городецкому.
Выслушав нас, он покачал головой и сказал:
– Люба, я знаю, что так у тебя будет всегда. Я удалил желчный пузырь, сколько было возможно, почистил протоки в печени, но проблема в том, что твоя печень буквально нафарширована камнями.
Он повесил на стену цветной плакат с изображением печени в разрезе и стал показывать нам схему протоков:
– Вот смотрите, большие протоки еще можно почистить во время операции, а в бесчисленные маленькие доступа нет, и это проблема всех желчнокаменных больных. Я не знаю причины твоей болезни – может быть, плохая вода или питание, или еще что, но у тебя явная проблема с обменом веществ, и тебе надо привыкать к этой боли. Подбери себе подходящее обезболивающее, найди правильную диету, но знай, что твои протоки опять забились камнями. В этом вся причина. Если хочешь, я тебя еще раз разрежу и почищу, но это ненадолго.
От повторной операции мы, конечно, отказались и, опечаленные, вернулись домой. После этого невеселого разговора мы как-то особенно остро почувствовали себя беспомощными и одинокими. Только что лучший хирург в городе подписался в своем бессилии, и по-человечески наше будущее не давало нам никакого оптимизма. Чего нам теперь ожидать?
Скорби и переживания часто становятся для молитв тем, чем бывает чернозем для растений. Эти обстоятельства побудили нас искать помощи у Бога, поскольку надежды на человеческую помощь уже не было никакой.
Ответ мы получили с самой неожиданной стороны. Некоторое время спустя Люба полетела к своим родителям в Душанбе. Такими визитами мы обменивались довольно часто. Кроме Любы у Рыбиных было еще шестеро детей, для которых было огромным наслаждением приехать к Любе в гости в Ташкент. Мы, конечно, тоже не оставались в долгу, поочередно отправляя к бабушке Алле и дедушке Саше то Колю, то Сережу, но чаще всех у Рыбиных гостил Валера. Там он и получил свою знаменитую кличку «кашеед», которую мы до сих пор вспоминаем, рассматривая фотографии тех дней.
Возникла кличка сама собой. У Рыбиных во дворе, как и у многих христианских семей того времени, было подсобное хозяйство. Зарплаты не хватало, и люди крутились, кто как мог. Пчелы, малярки, свиньи, нутрии, цветы, теплицы – кто во что горазд. Все старались принести в семью дополнительный заработок.
Рыбины держали свиней, и бабушка Алла, выкармливая поросят, каждый день варила им большую алюминиевую кастрюлю пшеничной каши, которая была по вкусу и всей детворе. Валерий был тогда двухлетним малышом, и чем бы его утром ни кормили, когда доваривалась каша, Валера, как на посту, стоял на кухне с чашкой в руках и терпеливо ждал своей порции. Как только каша упревала, первый половник попадал в Валерину чашку. Для Валеры и других детей в нее добавляли немного масла, а остальную кашу студили и отдавали поросятам.
Вообще каша у Валеры была на первом месте с самого рождения. Он без каши просто не мог жить. Он настолько любил кашу, что первое слово, которое он произнес, было… «каша». Ни мама, ни папа, ни баба, ни деда, а каша.
То время многие сейчас называют «коммунизм, который мы не заметили». И в самом деле, жизнь была не очень дорогой, а самое главное – стабильной. Цены десятилетиями стояли на одном месте. За мизерную сумму можно было купить мешок хорошей пшеничной крупы, из которой бабушка Алла и варила кашу.
Сегодня многие с сожалением, вспоминают те «старые добрые времена», когда за три копейки можно было проехать на трамвае из одного конца города в другой и за шестнадцать копеек купить буханку хлеба. Это время ушло безвозвратно, как и многое другое, что происходило под солнцем.
По-свойски, просто, как это бывало в те времена, Алла Ивановна поделилась с соседями нашей бедой, так что многие на улице знали о
Любиной проблеме. Как-то вечером Люба, возвращаясь домой с автобусной остановки, встретилась с тетей Олей. Тетя Оля жила в угловом доме, через три двора от Рыбиных, и также слышала о случившемся. Расспросив Любу о самочувствии, она очень сокрушалась, что не знала раньше о ее операции.
– Голубушка ты моя! – приговаривала она.
– Да если б я знала, что у тебя такая проблема, тебе не надо было бы идти на операцию. У меня есть замечательное средство, которое выгоняет камни из печени и желчи за один день. Давай-ка на минутку зайдем в дом, и я расскажу тебе, как и что надо делать.
Они присели на веранде за покрытый клеенкой стол, и пока Люба переписывала рецепт, тетя Оля рассказывала его историю.
Оказывается, у нее были родственники где-то в Новосибирске. Их отец был профессором медицины и заведовал кафедрой медицинского института. Там он разработал эту методику и с успехом применял ее для безоперационного лечения желчнокаменной болезни в своей клинике.
– Любочка, я и сама его пробовала, и людям давала, и все избавлялись от этой болячки. Некоторые повторяют эту процедуру через несколько лет, по необходимости. Это бывает. Ах Ты, Господи, Боже мой, – опять сокрушалась тетя Оля, – да как же это мы не знали, что ты так настрадалась-то.
Они поговорили еще о разных мелочах, и Люба, поблагодарив ее, пошла домой.
Вечером у Рыбиных собрался домашний консилиум по поводу этого рецепта. В конце концов пришли к выводу: если таким методом лечат людей в Новосибирском мединституте, то почему бы и нам не попробовать, тем более, что приступы продолжались, а найти какое-либо средство против них пока не удавалось.
Решили, что лучше будет проводить эту процедуру в Ташкенте, поскольку в Душанбе сложно было найти необходимое для нее оливковое масло, а в Ташкенте я мог достать что угодно. Но, самое главное, хотели подстраховаться на случай какого-нибудь осложнения. В Ташкенте есть доктор, который знает эту проблему.
По возвращению Любы, не откладывая дела в долгий ящик, мы решили проделать эту процедуру при первой возможности. Банку оливкового масла греческого производства я достал через ресторан, кубик атропина принесла знакомая медсестра, а остальные компоненты были у нас под руками. Так как для этого требовалось два дня, мы решили начать в пятницу и иметь в запасе воскресный день, чтобы в случае, если что-то пойдет не так, Люба могла прийти в себя к началу рабочей недели.
В ближайшую пятницу мы приступили к выполнению нашего плана. Все прошло на удивление гладко. Укол атропина я сделал сам. Единственное – Любе с большим трудом удалось заставить себя выпить целый стакан оливкового масла.
На следующий день, начиная с восьми утра, мы стали свидетелями настоящего чуда. Действительно, камни стали выходить. В течение
нескольких часов мы почти доверху наполнили ими 250-граммовый стакан. Мы с трудом верили своим глазам, разглядывая их через стекло стакана, и на всякий случай положили их в холодильник.
К счастью, наши опасения по поводу возможных осложнений не подтвердились. Люба достаточно легко перенесла эту процедуру и
даже смогла поехать в воскресенье на утреннее собрание в церковь. Была небольшая слабость, которая прошла через пару дней сама по себе.
В понедельник мы решили показать камни Городецкому и узнать его мнение по поводу этого рецепта. Люба пересыпала камни в пол-
литровую стеклянную баночку, и около девяти часов утра мы уже были в его кабинете.
Михаил Семенович сидел за рабочим столом у стены, напротив входной двери. Мы с Любой расположились по другую сторону стола, напротив Городецкого, а с правой стороны стола, у окна, сидела его заместитель, видная, симпатичная блондинка по имени Светлана. Она тоже была хирургом. Фактически она и была лечащим врачом Любы, но операцию ей делал сам Городецкий.
Встретились мы как старые знакомые.
– Люба, ну как дела? Как ты себя чувствуешь? Какие у тебя новости? Случались ли еще приступы? – спросил ее Городецкий.
– Слава Богу, Михаил Семенович, чувствую себя очень хорошо, и мы хотим узнать ваше мнение об одном деле, – с этими словами Люба
достала из сумки баночку, наполненную нашей субботней добычей. Сняв с баночки крышку, она подала ее Городецкому.
Поставив баночку перед собой, доктор долго смотрел на нее, не произнося ни слова. И наконец произнес:
– Люба, это же камни из желчного пузыря. Где ты их взяла? Я тридцать лет вижу такие камни только на операционном столе.
Выслушав наш рассказ, Городецкий вместе со Светланой стали записывать все детали этой процедуры. Он выглядел очень взволнованным и до самого нашего ухода не мог успокоиться.
– Это просто невероятно! Люба, ты себе представить не можешь, какое чудо с тобой произошло. Это тебе действительно Бог помог за твои страдания.
Распрощавшись с Михаилом Семеновичем и Светланой, мы оставили у него баночку с камнями и, окрыленные, помчались домой. Получив такое свидетельство от доктора, мы, как дети, радовались этому исцелению.
Во время беседы Городецкий обращал наше внимание на то, что камни были разных размеров, и, объясняя строение печени, говорил:
– Большие камни (некоторые из них были размером с ноготь большого пальца) – из главных протоков, а мелкие, величиной с горошину и меньше, – это камни из мелких протоков, которые невозможно достать хирургическим путем. Люба, теперь твоя печень чистая, как у
младенца!
Прошло еще два года. Первая половина 80-х была очень напряженным временем. Кроме того, что мне, как прорабу, надо было работать на своих объектах, заботясь о хлебе насущном, на нашей бригаде лежала ответственность за отделку центрального Дома молитвы, строительство которого Ташкентская церковь начала в 1980 году.
Когда я смотрю сегодня на американских строителей, на их экипировку, мобильные телефоны, компьютеры, огромнейший выбор инструментов и стройматериалов, то мне хочется плакать, вспоминая, в каких условиях нам приходилось работать. В наше время буквально каждую мелочь приходилось доставать. Американцам никогда не понять, сколько смысла вложено в простое русское слово «достать». Без этого слова не могло функционировать практически ни одно предприятие на территории Страны Советов.
Утром, когда я выезжал из дома, у меня на сиденье лежал длинный список объектов и дел, которые необходимо было сделать в течение
дня. Все следовало предусмотреть заранее, обговорить дневную работу, учесть все нюансы заказа, подготовить материалы. Забыть или ошибиться было нельзя – любой недочет заставлял делать новый круг по городу, поскольку телефонной связи с объектами не было. А это время, бензин, нервы.
Малярки в Ташкенте шли хорошо. В семидесятых годах этот бизнес стал развиваться очень интенсивно, и спустя несколько лет в городе было много баптистских бригад, занимавшихся отделочными работами на достаточно высоком уровне. Мы имели хороший опыт в работе с лепкой, варили формопласт и знали, где доставать для него компоненты, делали искусственный мрамор из бумаги и гипса, широко использовали напрыск, трафареты, комбинированные цвета стен и многое другое.
В этот памятный субботний день я закончил свои дела раньше обычного, и единственное, что мне оставалось сделать, – это вечером, часиков в восемь-девять, смотаться на Чиланзар к бригадиру краснодеревщиков Володе, по кличке «Борода». Его бригада отделывала наши объекты деревом. Шкафы, рамы, двери, потолки, стены они делали из хорошего дерева под лак.
Жили мы тогда на Болгарке. Так называется в Ташкенте небольшой микрорайон на Куйбышевском шоссе. Почему его так называют, сейчас уже мало кто помнит. Старожилы говорят, в послевоенное время здесь были сельскохозяйственные плантации, которые возделывали болгары. Был ли это «обмен опытом» или они здесь оказались еще по какой причине, наше поколение уже не знало.
Помним только, что, когда останавливался автобус, кондуктор, объявляя остановку, произносил: «Болгарские огороды», хотя остановка располагалась прямо у стены женской колонии. По другую сторону колонии проходили трамвайные пути, а за ними стояли новые многоэтажки, в одной из которых мы пробили себе кооперативную квартиру.
Таким образом, я смог провести остаток субботнего дня дома. Через несколько часов, собираясь к «Бороде», я предложил Любе поехать со мной. На такие мероприятия ее не надо было уговаривать, и вскоре мы уже выезжали на дорогу. Было еще около восьми вечера, и я рассчи- тывал, что мы легко успеем засветло добраться до места.
Когда мы подъезжали к аэропорту (а это был самый короткий маршрут от Болгарки на Чиланзар), у меня вдруг мелькнула мысль: «А не
заехать ли к нашему другу, который живет неподалеку?»
– Люба, так мы же совсем рядом находимся от Траугот Францевича, – сказал я жене. – Давай-ка заскочим к нему на пару минут; я давно собираюсь обговорить с ним один вопрос.
Люба не возражала, и спустя пару минут мы уже парковались у его ворот.
Двери нам открыл сам хозяин и радушно пригласил в дом. Жили они в Ташкенте сравнительно недавно, каких-нибудь пару лет, а до этого Траугот с тетей Катей долгое время жили в Душанбе, где он нес служение второго пресвитера Душанбинской церкви. Когда старший пресвитер по Средней Азии Михаил Маркович Самотугин ушел на пенсию, на его место был избран Траугот Францевич Квиринг.
В связи с этой должностью ему пришлось поменять место жительства и перебраться в Ташкент, где находился центр Азиатского региона (в этот регион входили три республики СССР: Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан). В каждой республике были свои церкви и группы верующих, свои нужды, свои проблемы, так что у Траугот Францевича был большой фронт работы.
Надо сказать, что Траугот Францевич хорошо подходил на эту должность. Около пятидесяти лет, среднего роста, чуть полноватой комплекции, начитанный, культурный, всегда аккуратно одетый, собранный, он сразу располагал к себе.
Люба охотно поддержала мою неожиданную идею заглянуть к Траугот Францевичу. До нашей женитьбы она жила в Душанбе и поэтому
считала Траугота с Катей почти родней. У меня также были с ним особенные отношения по двум причинам.
Когда Траугот Францевич приступил к обязанностям старшего пресвитера, он приобрел в Ташкенте дом, в котором наша бригада выполнила отделочные работы. Трауготу и Кате наша работа пришлась по душе, и они никогда не скупились на благодарности в наш адрес.
Вскоре после окончания службы в армии мне пришлось уехать из Ташкента в Душанбе, где я около года прожил у моего дяди Петра Андреевича Семерюка. Там, в Душанбинской церкви, прошло мое становление как христианина, там же я и принял крещение. Таким образом, Душанбинская церковь мне также была очень близка, а крестил меня в июне 1975-го лично Траугот Францевич. По этой причине я называл его иногда моим «крестным папой».
Я хорошо помню день моего крещения. Раннее воскресное утро, воды Кафирнигана несут свои кристальные потоки с заоблачных хребтов седого Памира. Несмотря на ранний час, весь берег реки был заполнен людьми. Одетые в белые халаты крещаемые и служители, преподающие крещение, хор, молодежь, дети. Большая часть церкви собралась, чтобы стать свидетелями этого волнующего служения. Было сказано несколько коротких проповедей, пели хоровые гимны, пели общим пением, рассказывали стихотворения, молились…
Это был настоящий праздник под голубым куполом необъятного небесного храма. По краям лазурного неба в красивом беспорядке толпились окрашенные нежным рассветным заревом розово-белые облака, с любопытством поглядывая сверху на стоящих вдоль реки людей. Лучи восходящего солнца, наполняя теплым утренним светом вселенную, озаряли вершины гор и украшали ярким сусальным золотом контуры ниспадающих в долины отрогов древнего великана Тянь-Шаня, уже многие тысячелетия неподвижно лежащего на этом месте.
У его подножия расположился Душанбе. Красивый, чистый город, одной стороной забравшись на подножие гор Варзобского ущелья, он устремляется оттуда вниз и, как большая река, широко разливается по просторам долины. Таких великолепных гор, как в Душанбе, я больше не видел нигде.
Величественный вид храма природы наполнял сердца присутствующих благоговением. Когда в воздухе разливалось пение, звучали
слова вечного Евангелия и молитвы, казалось, что я физически ощущал присутствие Божие на этом месте.
Крещение обычно преподавали Траугот Францевич и первый пресвитер Душанбинской церкви Иосиф Дмитриевич. В середине семидесятых годов в Душанбе была довольно большая община Евангельских Христиан Баптистов, насчитывавшая более семисот членов, из которых около восьмидесяти процентов были немецкого происхождения. Поэтому Траугот Францевич, будучи немцем по национальности, имел в церкви большой авторитет и в течение многих лет неизменно избирался на пресвитерское служение.
Душанбинская церковь с большим разочарованием восприняла новость о том, что Траугот Францевича избрали старшим пресвитером
по Средней Азии и что ему необходимо теперь уехать из Душанбе. Будучи начитанным и трудолюбивым, он действительно кормил церковь духовным хлебом, и приехавшим братьям из Всесоюзного совета евангельских христиан-баптистов пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить церковь с миром отпустить Траугот Францевича на это служение. Некоторые старушки так любили его, что дело порой доходило до смешного.
Однажды во время одного из крещений произошел курьезный случай.
Как это всегда бывало, после короткого служения Траугот Францевич и Иосиф Дмитриевич зашли в воду и, помолившись, приступили к крещению новообращенных. Каждое погружение сопровождалось пением. Хор стоял у самой кромки воды, и в перерыве между пением моя теща Алла Ивановна, сняв босоножки, зашла неглубоко в воду, чтобы лучше видеть происходящее. В этот момент к ней подходит одна старица и, подавая ей трехлитровый баллон, говорит:
– Алла Ивановна, миленькая, зачерпни мне, пожалуйста, водицы.
Алла Ивановна, наклонившись, заполнила банку водой и подала ее бабуле.
Надо сказать, что вода в Кафирнигане была отменная. Кристально чистая, вкусная вода, о которой могут только мечтать большинство
жителей Земли и которую у нас в США продают в магазинах за хорошие деньги. Она стекала с Варзобских ледников, и пили ее из реки без всякого опасения. Таким образом, эта просьба не показалась Алле Ивановне странной. Ну, захотелось бабуле освежиться чистой горной водицей. Ну, возжаждала она с утра пораньше, что ж тут такого…
Но старушка вдруг вылила воду на гальку и опять, подавая ей баллон, говорит с досадой:
– Да ты не так. Ты чуток подальше зайди в воду и из-под Траугота мне водичку зачерпни, из-под Траугота…
Поняв, в чем дело, теща на несколько секунд потеряла дар речи. Придя в себя, она зашла, насколько позволяла глубина, в реку и вновь наполнила банку водой. Что-то пробормотав про себя, удовлетворенная старушка поставила банку в сумочку и растворилась в толпе. Такой авторитет имели наши служители. Мы до сих пор с улыбкой вспоминаем об этом случае…
Зайдя в дом к Траугот Францевичу, мы с Любой увидели, что у него гости. Нас это нисколько не удивило: люди к нему, в силу его должности, приходили очень часто. Мы поприветствовали друг друга, и Траугот представил нам своих посетителей. Звали их Герта и Павел. Это были муж и жена из города Абай-Базар, довольно большого райцентра в Южном Казахстане, расположенного приблизительно в ста километрах от Ташкента. На вид им было лет около тридцати с небольшим, и мы видели их впервые.
Географически Ташкент имеет несколько необычное расположение. Узбекистан – достаточно большая по территории страна, а ее
столица, Ташкент, находится на самой границе с Казахстаном. Приблизительно в пятнадцати километрах от границы города начинается уже Чимкентская область.
Это хорошо видно, если вы летом путешествуете по трассе из Чимкента в Ташкент. Пока дорога идет по Казахстану – вы видите кругом
желтую, выгоревшую степь с редкими поселениями по местам. Ни деревца, ни кустиков. Но как только вы въезжаете в Узбекистан, картина меняется как по мановению волшебной палочки.
С обеих сторон дороги вас встречает буйство зелени, огромные сады, плантации овощей, придорожные деревья, кроны которых,
смыкаясь, образовывают над дорогой зеленые туннели, селения, утопающие в зелени виноградников и фруктовых деревьев, хлопковые поля, арыки с водой. Просто удивительно, как преобразилось лицо природы!
Узбеки заметно выделяются среди других народов Средней Азии прежде всего своим трудолюбием и любовью к земледелию. Знаменитые мирзачульские дыни, виноград, хлопок известны далеко за пределами Узбекистана. В узбекском дворе не будет пустовать ни один клочок земли. Его обязательно разрыхлят и что-нибудь посадят.
Во времена сталинских репрессий поволжские немцы были выселены в отдаленные республики, преимущественно в Сибирь и Среднюю Азию. Довольно много немцев проживало с тех пор в Южном Казахстане. В Абае была община Евангельских Христиан Баптистов, состоявшая в основном из немцев. Немало немцев было в Ташкентской области и окрестностях.
Они частенько наведывались к Траугот Францевичу, как к своему земляку, по различным вопросам. Поэтому, встретив у него очередных посетителей из немецкой общины, мы восприняли это как само собой разумеющееся. Траугот с гостями расположились на небольшой уютной верандочке, которая по совместительству выполняла роль столовой, и приготовились ужинать. Хозяин пригласил нас присоединиться к трапезе, и через минуту мы уже оживленно беседовали, запивая чаем тети-Катины пироги.
Я стал расспрашивать Павла про Абайскую церковь, о служении, о хоре, рассказал им немного о нашей стройке, поинтересовался, где
он работает. Узнав, что Павел занимается строительством, сказал, что могу помочь достать нужный инструмент и материалы для отделки.
Но Павел как-то неловко посмотрел на жену, затем поднял на меня свои голубые глаза и сказал:
– Вы знаете, Владимир, мы к Траугот Францевичу приехали с одной проблемой и, честно говоря, не знаем, что нам теперь делать. Дело
в том, что у Герты на понедельник назначена операция. Ей должны будут удалять желчный пузырь, и мы…
Тут меня как током ударило, и я, перебивая Павла на полуслове, вскочил с места:
– Что?! Герте собираются удалять желчный пузырь? Павел, ни в коем случае не соглашайтесь на операцию! Нас сюда, наверное, Сам Бог послал. (Я до сих пор не могу понять, почему я сказал эту фразу.) Павел, мы знаем замечательное средство, как можно избавиться от камней в печени и желчном пузыре без всякой операции.
Я обратился к жене:
– Люба, вы идите с Гертой в соседнюю комнату, и ты расскажи ей, как это делается, а мы пока поговорим здесь о делах.
Проводив их, мы начали наш «важный» разговор, ради которого я решил заскочить на минутку к Траугот Францевичу. О чем мы тогда
говорили, какие важные дела решали, я сегодня не помню. Помню только, что было что-то очень важное, настолько важное, что я отослал Любу с Гертой в соседнюю комнату, чтобы они нам не мешали решать какие-то «глобальные вопросы», от которых сегодня не осталось и следа в памяти.
Минут через двадцать Люба с Гертой присоединились к нашей компании. К тому времени наша тема уже иссякла, тетя Катя подлила нам свежего чайку, и мы переключились на проблему, которая привела сюда наших новых друзей.
Мы рассказали, что нам пришлось пережить за эти годы, о Любиной операции, о Ксении, о рецепте, о том, как был удивлен Городецкий,
увидев эти камни у себя на столе, как они тут же стали переписывать этот рецепт вдвоем со Светланой…
Оживленно, как старые знакомые, мы продолжали беседовать, не замечая времени. Так беседуют дружные родственники в семейных
общениях или друзья, доверяющие друг другу, – свободно, без опасения, что тебя могут неправильно понять или истолковать твои слова на свой неожиданный лад. Воспользовавшись небольшой паузой, Павел переглянулся с Гертой и сказал:
– А вы знаете, что сейчас исполнился удивительный сон, который Герта увидела два дня назад?
Эта фраза произвела в нашей компании настоящий переполох.
– Что? Какой сон? О чем? – наперебой стали спрашивать мы.
Глаза всех присутствующих устремились на Павла. Немного помедлив, он поставил на стол пиалу с чаем и начал свой удивительный рассказ:
– Пару лет назад у Герты стали случаться приступы желчнокаменной болезни. Люба с Володей вот знают, что это такое. Поначалу мы,
конечно, не понимали, откуда эта боль. Пытались лечить желудок, пить минералку, настойки всякие. Чего только не делали… Но вы сами знаете, как оно бывает, – боль вроде затихнет на время, а затем опять приступ. Несколько раз даже «скорую» вызывали. Доктора навыписывали нам таблеток всяких целую кучу, какие-то процедуры назначали, но, в общем, толку было мало, приступы не проходили.
Три месяца назад Герту направили в Чимкентский областной госпиталь на обследование. Там они уже точно определили причину и
сказали, что без операции не обойтись. Узнав эту новость, мы очень расстроились. Вы знаете, Герта никогда не была на хирургическом столе и страшно боится этой операции. Да не только этой, а вообще операции.
Герта, слушая Павла, качала головой и смущенно пожимала плечами.
– Не знаю, как и что, но я ужасно боюсь. Вы просто себе не можете представить, как я боюсь операции. У меня кровь в жилах стынет,
как представлю себя на столе. Просто ужас какой-то.Так боюсь, что хоть помирай. Вроде все понимаю, что она не такая сложная, как другие, а не могу себя побороть, хоть плачь.
Павел подлил себе чаю и продолжал:
– Это все так. Но приступы-то продолжались, было ясно, что проблема зашла слишком далеко, и надежды на терапевтическое лечение не было никакой. Мы с Гертой взвешивали наши шансы и так и эдак, но что нам оставалось делать? Тут уже боюсь – не боюсь, а операцию делать надо.
Ну и вот. Несколько дней назад положили Герту в хирургическое отделение и стали готовить к операции, которую назначили на понедельник. Утром отвез я ее в больницу, а вечером после работы зашел проведать. Бедная моя Герта, на нее жалко было смотреть. Вышла она во дворик в своем застиранном больничном халатике, в тапочках, маленькая такая, несчастная. Сели мы на скамейку подальше от людей, и я, как мог, пытался ее утешить. Но сами понимаете: как можно утешить человека, у которого что-то болит? Посидели мы до темноты, помолились, и пошел я домой.
На другой день мы пришли с детками проведать нашу мамочку. У нас их пятеро. Побыли у нее весь вечер, поговорили, поиграли детки со своей мамочкой, покормили ее фруктами, помолились все вместе… Так и на следующий вечер.
Вчера утром, в пятницу, я, как всегда, в восемь был на работе. Минут через двадцать, вдруг меня зовут в контору. Ну, думаю, мало ли
для чего я им понадобился – может, с нарядами надо выяснить что-то или еще что. Всякие есть причины. Прихожу, а мне говорят: «Тебя тут из больницы к телефону просят, срочно». Я поначалу даже испугался слегка. Может, думаю, за ночь стряслось что-нибудь, может, проблема какая или доктор вызывает. Короче, хватаю я трубку, а Герта мне и говорит, взволнованная: «Павел, не знаю даже, как тебе и сказать, но, в общем, надо, чтобы ты срочно приехал ко мне в больницу, прямо сейчас, пожалуйста. Здесь случилось одно очень необычное дело».
Тут я и вовсе перепугался.
– Герта, – чуть не кричу уже в трубку, – что там у тебя? Проблема? Тебе плохо было? Тебе что-то привезти надо?
– Да нет, Павел, не беспокойся, со мной все хорошо. Но сегодня ночью случилось что-то такое, что я не знаю теперь, что мне делать. Нам надо срочно поговорить.
– Все. Понял. Постараюсь быть у тебя как можно скорее. Минут через тридцать жди меня в вестибюле, чтобы мне не вызывать тебя из
палаты. Хорошо?
Услышав такие слова, я забежал к прорабу, отпросился и помчался в больницу. Герта ждала меня во дворе, у дверей проходной будки, и была очень взволнована.
– Павел, – подбежала она ко мне, – идем сюда.
В эти утренние часы посетителей еще не было, больничный дворик был пуст, и мы присели с ней на ближайшую скамейку.
– Так вот, слушай. Ты же знаешь, как я боюсь операции. Ты помнишь, сколько мы молились, чтобы Господь послал мне помощь?
– Конечно, помню, – сказал я. – Ну и что дальше?
– А дальше вот что. Сегодня ночью я…
Тут Павел остановился, посмотрел на Герту и говорит:
– А вообще, дальше пусть сама Герта расскажет, что с ней произошло.
Герта смущенно замахала руками:
– Ой, не надо, Павел, у тебя лучше получится.
Ты уже раз начал, то и заканчивай.
Мы все дружно поддержали Павла:
– Герта, да ты не стесняйся. Здесь все свои.
Порозовевшая от смущения, Герта привычным движением руки поправила свои белокурые волосы и продолжила эту удивительную
историю.
– Мы, и в самом деле много молились чтобы Господь помог мне избавиться от этой проблемы. Подавали записки в церкви, молились наши родственники, друзья, и, конечно же, в наших семейных молитвах эта нужда всегда была на первом месте.
В четверг вечером уже стемнело, когда Павел с детками ушли домой после посещения. Проводила я их до проходной, посмотрела немного им вслед и пошла обратно в палату. И меня вдруг такая тоска охватила, прямо смертный ужас какой-то. Внутри как будто холодом каким все сковало. Иду ни жива, ни мертва, еле ноги переставляю, а в голове одна только мысль: «Господи, хоть бы мне не свалиться где-нибудь по дороге, хоть бы мне хватило силы до палаты дойти…»
В общем, кое-как добрела я до кровати, натянула на себя одеяло, отвернулась к стене и заплакала. Так у меня на душе горько стало, так
себя почему-то жалко стало – я вам и передать не могу. Стала я с Богом разговаривать. Плачу и говорю Богу, не переставая. Это даже не молитва была, как мы обычно молимся, а просто говорила я в душе все, что у меня наболело за это время. И деток мне жалко было, и Павла, и себя, и друзей, и церковь, и про операцию говорила, и родственников вспоминала, и чем больше думала обо всех, тем горше плакала.
– Господи, – говорю. – Ведь Ты же Отец мой. Ведь написаны же в Евангелии слова Твои: если какое дитя попросит у отца хлеба, он не даст ему камень, и если попросит рыбы, он не даст ему змею, а тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него… Господи, вот как написано, что касающийся вас касается зеницы ока Твоего, так и у меня сейчас, Господи, такая тоска и печаль коснулась меня, так невыносимо тяжко мне, что нет у меня больше сил.
Нет у меня, Господи, больше никакой надежды, Ты только у меня остался, и если Ты не поможешь мне, то не знаю, что теперь будет со мною… Ты ведь все можешь, Господи. Не пройди мимо рабы Твоей. Ты ведь, Господи, враг всем болезням и недугам человеческим. Когда жил Ты на земле, Ты гнал все болезни от людей прочь, возвращая здоровье и радость жизни…
Как помиловал Ты, Господи, разбойника на кресте в самую последнюю минуту, так и меня, Господи… Помилуй меня, пронеси чашу сию мимо меня, Господи. Душа моя тоскует и ужасается, как у Тебя, Господи, в саду Гефсиманском.
Избавь меня от операции, Господи, не дай мне камень вместо хлеба, ведь я же дитя Твое, не дай мне змеи вместо рыбы. К Тебе, Единому, стучу я, отвори мне двери милости Твоей… Ты видишь, как горько мне… Господи…
Сколько времени я так лежала, не знаю. Может, два часа, может, три, может, больше. Я не замечала, когда мой плач и молитва переходили в сон, не замечала, когда я просыпалась, а когда просыпалась, мне казалось, что я так и продолжала говорить Богу. Вдруг я вижу, не помню как, то ли во сне, как наяву, то ли наяву, как во сне: открывается дверь нашей палаты, и входит человек. Высокий, в белой одежде, седые волосы, борода, и я сначала подумала даже, что это дежурный доктор зашел в палату.
Он подошел к спинке кровати, посмотрел на меня и говорит:
– Герта, Бог услышал тебя. В субботу поезжай в Ташкент к Траугот Францевичу, и там ты получишь ответ на твою молитву.
Он еще постоял около меня немного, улыбнулся и вышел в двери. Мне очень трудно передать вам, что я увидела в этом человеке за те краткие мгновения. Прежде всего хочу сказать: у него был какой-то особенный, ясный и добрый взгляд, что-то необыкновенно доброе и простое. Он показался мне очень важным и в то же время удивительно простым и человечным.
Его присутствие как бы пронизывало меня насквозь, и я чувствовала: он знает обо мне все, и не только знает, но и понимает все мои переживания, весь мой плач и воздыхания. В эту минуту как будто растаяли стены времени, и проблемы, больница, доктора и все, чем мы живем и вокруг чего суетимся, вдруг стало маленьким, неважным и скоротечным…
Там было и то, что я вам пытаюсь рассказать, но и еще что-то большее, и я знаю, как бы ни старалась, я не смогу передать вам то состояние, которое переполнило все мое существо. Так мы, наверное, представляем себе отца в раннем детстве – самым лучшим, самым добрым, самым сильным, самым красивым, самым-самым, который все знает, все может.
Я села и, оглянувшись по сторонам, сразу не могла понять, сплю я или нет. В палате было темно и тихо, все спали, было уже очень поздно – или, лучше сказать, уже очень рано. Я не смотрела на часы, но думаю, что было где-то около четырех или пяти часов утра. В первую минуту мне хотелось выскочить вслед за ним в коридор и расспросить его подробнее, но я чувствовала, что его уже здесь нет.
Опустившись на подушку, я до самого рассвета не сомкнула глаз, да и не пыталась. Я ни о чем не могла больше думать, перед глазами стоял образ этого человека в белом, и я в тысячный раз повторяла про себя его слова, вновь и вновь вспоминая все подробности. Каждая минута тянулась как вечность, и мне казалось, что ночь никогда не кончится. Сообщить эту новость Павлику я могла только утром, когда он попадет на работу. Это был единственный шанс связаться с ним. Дома у нас телефона нет, посещать меня Павел придет только вечером, а мне, конечно, надо было сообщить об этом как можно скорее. Прямо хоть домой беги из больницы.
Дождавшись наконец утра, я стала звонить в управление, и Павел, слава Богу, был на месте.
Когда я ему рассказала о происшедшем, мы решили, что нам обязательно надо будет поехать в Ташкент. Такой случай упускать было нельзя. Траугот Францевича я до этой поездки не знала. Павел встречался с ним пару раз в Душанбе, но в его ташкентском доме нам бывать не приходилось. Это, конечно, не было проблемой, так как мы слышали, что Траугот Францевич поселился неподалеку от центрального Дома молитвы на Панченко, а дорогу к Дому молитвы Павел знал хорошо. Проблема была в другом. Меня готовили
к операции, которую назначили на понедельник, и уходить из больницы в этот период категорически запрещалось.
В нашем распоряжении было всего несколько часов, чтобы успеть решить эту задачу. Главное – надо было договориться с врачом, чтобы мне разрешили уехать из больницы. Взвесив все «за» и «против», мы пришли к выводу, что к лечащему врачу идти нет смысла, он вряд ли возьмет на себя такую ответственность, и решили идти к главврачу.
Здесь стал вопрос: какую назвать причину? Нам надо как-то обосновать эту поездку. Может, попытаться разжалобить врача или что-нибудь подарить. Но что? Время летит, сегодня пятница, Павлика ждут на объекте. Если ему куда-то ехать за подарком – это время, да и что можно купить у нас в Абае? Это если в Чимкент поехать или в Ташкент, там можно найти что-нибудь приличное, но когда он вернется, то главврача может уже не быть на работе. Да и поможет подарок или нет, это тоже вопрос.
Немного поколебавшись, мы решили, что не будем искать окольных путей, а, помолившись, пойдем к главврачу, как есть, и просто объясним ему все по-человечески. В пользу этого решения была также мысль, что если это от Бога, то Он поможет склонить сердце главврача в нашу сторону.
Павел коротко помолился, и через несколько минут мы уже сидели в больничном коридоре. Я, конечно, тряслась как осиновый листочек, мне казалось, что даже со стороны видно, как я трясусь. Я вообще ужасная трусиха, когда дело доходит до начальства. У нас все такие вопросы Павел решает.
Несколько раз открывалась дверь кабинета, заходили и выходили врачи, медсестры, еще какие-то люди, а я сижу как на иголках. «Как сказать? С чего начать?» Вскоре дошла очередь и до нас.
Главврача звали Гайрат Алиевич. Казах по национальности, лет около шестидесяти. Выйдя из кабинета, он спросил:
– Вы ко мне?
Мы встали со стульев, и Павел сказал:
– Гайрат Алиевич, нас привело к вам одно не совсем обычное дело, и мы просим вас: пожалуйста, уделите нам несколько минут вашего времени.
Он согласно кивнул и пригласил войти в кабинет. Затворив двери, он пожал нам руки, предложил присесть и, пройдя за стол, приготовился слушать. У меня внутри все похолодело.
«Ой, – думаю, – если бы не Павел, тут бы я и пропала». У Павла в этом смысле есть какой-то дар – он может говорить спокойно и убедительно даже в самых трудных ситуациях. В таком духе он и начал разговор:
– Гайрат Алиевич, я скажу вам прямо: завтра нам с Гертой на один день необходимо поехать в Ташкент. Скажите, есть ли хоть какая-нибудь возможность, чтобы вы разрешили нам эту поездку, а вечером я привез бы ее обратно.
Гайрат Алиевич молча смотрел на нас своими умными, живыми глазами и после долгой паузы спросил:
– Павел, вы в своем уме? Вы хоть представляете себе, о чем вы просите? Вы что, забыли, что у Герты на понедельник назначена операция? Вы подумайте только: если во время операции с ней что-нибудь случится и станет известно, что с моего разрешения Герта уезжала из больницы, вы понимаете, мне за это буде тюрьма. Простите, но начать жить второй раз я уже не смогу. Мне недалеко до пенсии, у меня есть жена, дети, внуки, и вы хотите сказать, что у вас есть причина, ради которой я бы смог пойти на такой риск? Павел, вы меня извините, но об этом не может быть и речи. Если вы порядочный человек, то вам и просить об этом должно быть стыдно.
Услышав эти слова, я совсем потухла. Понятно, что Гайрат Алиевич был прав на тысячу процентов. Быстро мелькнула мысль: да тут никакие подарки бы не помогли, кому охота свою голову подставлять под такую перспективу. На его место наверняка есть много желающих, и в самом деле, стыдно и просить его о такой жертве. Кто мы ему такие?
Пока я слушала его слова, все наши доводы стали казаться мне маленькими и незначительными, и моя надежда стала разваливаться на глазах, как карточный домик.
Помолчав, Павел говорит:
– Гайрат Алиевич, я, конечно, очень извиняюсь за такую эгоистическую просьбу, но, вы знаете, случай, который нас привел в ваш кабинет, действительно очень необычный. Разрешите мне рассказать вам все как есть, и затем вы решайте, что с нами делать.
Гайрат Алиевич, мы люди верующие. Мы верим, что есть на небесах Бог, который сотворил и небо, и землю, и все что наполняет ее. Мы верим, что все люди – это дети одного отца, где бы кто ни родился. Вы, наверное, знаете, что у нас в Абае есть небольшая церковь Евангельских Христиан Баптистов, в которой мы каждое воскресенье собираемся, поем, читаем Библию, молимся и служим Богу.
Когда с Гертой случилась эта болезнь, мы много молились и в церкви, и дома, чтобы Бог вылечил Герту. Я вам скажу еще, что Герта очень боится этой операции, она у меня и так «трусишка зайка серенький», а операция для нее – что-то ужасное и страшное…
Тут случилось такое, что стыдно и вспоминать. Из моих глаз вдруг потекли слезы. Не просто слезы, а потоки слез. Сама не знаю, что это
со мной случилось, но, по-видимому, все мои страхи, боли, тревоги, переживания, надежды, молитвы, моя бессонная ночь – словом, все, что накопилось у меня в душе за время болезни, хлынуло наружу этими неудержимыми слезами, как будто рухнула в душе какая-то плотина.
Я думаю, и Павел, и Гайрат Алиевич сами перепугались. Павел стал трясти меня за плечи:
– Герта, Герта, ну пожалуйста, ну не надо… Герта, ну успокойся, я прошу тебя, ну не плачь. Все будет хорошо, только, пожалуйста, успокойся…
Гайрат Алиевич подал мне воды, тоже что-то говорил, а я рыдаю, как ребенок. Я вообще не помню, чтобы я еще так когда-то плакала в своей жизни.
Кое-как я наконец успокоилась, и Павел продолжил свой рассказ о вечернем посещении, о том, как мы с детками молились, чтобы Бог помог нам и избавил меня от операции…
А мне так стыдно было за мою слабость такую, что сквозь землю хотела провалиться от стыда. Лицо горит, глаза мокрые, нос распух как картошка, ну матрёна матрёной, опустила голову и слушаю. Не плачу уже, а сижу и всхлипываю, как маленькая девочка, и не могу сдержаться, хоть ты что. Павел тем временем подошел к самому главному и стал рассказывать Гайрату Алиевичу о моем сновидении…
Читатели уже знают, что произошло с Гертой в ту ночь, и пока Павел рассказывает эту историю, я хочу сделать краткий исторический обзор, чтобы мы лучше могли представлять себе среду, в которой жили наши новые друзья. В целом все азиатские народы, проживавшие на территории СССР, были довольно набожными по сравнению с их европейскими соседями.
Хотя многие их обряды были больше похожи на традиции и предания старцев, тем не менее эти обычаи в Средней Азии имели огромное влияние. Это не удивительно. Восток во все времена был особенно религиозен, поэтому после развала Союза, как только по среднеазиатским республикам пролетел первый ветерок свободы, там, как грибы после дождя, повсеместно стали расти новые мечети, мусульманские школы, медресе и т. д.
Коренное население азиатских республик всегда помнило, что это их земля, и на этой почве случались даже небольшие конфликты. Иногда приходилось слышать где-нибудь на базаре или в магазине пренебрежительную фразу в адрес русского или украинца, выразившего какое-либо недовольство по поводу товара или сервиса: «Нэ нравится – езжай в своя Рязань».
Но вот что интересно: к верующим людям они относились гораздо лучше. Причина была в том, что, как и все остальные народы СССР,
азиатские народы также жили под прессом коммунистического режима, который особенно не разбирался, кто ты: славянин или азиат,
мусульманин или христианин. Слишком свежи еще были воспоминания о годах массовых репрессий, в жерновах которых погибло множество и христиан, и мусульман. Видя, что верующие люди преследуются властями, коренное население резонно считало, что это другие русские, если их самих преследует КГБ так же, как и их родного муллу. Такие русские уже не могли быть врагами узбеку или казаху, которые в большинстве своем сами были верующими или, по крайней мере, набожными.
Гайрат Алиевич слушал рассказ Павла с нескрываемым интересом, и было трудно угадать, какое впечатление произвела на него эта история. А Павел уже рассказывал об утреннем звонке в РСУ, как мы сидели во дворе и мучительно думали, что бы такое можно было бы подарить главврачу, и как мы, ничего не придумав, решили помолиться Богу и просто прийти к нему как есть. После короткой паузы Павел сказал:
– Гайрат Алиевич, мы понимаем весь груз ответственности, который лежит на ваших плечах, и очень извиняемся, что стали просить вас
о таком одолжении. Мы понимаем: наверное, нет на свете таких причин, которые склонили бы вас принять это решение. Поэтому мы рассказали вам все так, как бы мы рассказывали это своему отцу. Мы верим, что Герта получила ответ от Бога, верим, что Бог послал ей избавление от операции, и нам только необходимо взять его. Мы, конечно, можем написать любую расписку, что не будем иметь к вам никаких претензий, или еще, что вы найдете нужным. Гайрат Алиевич, еще раз прошу простить нас за такую нескромность и делайте с нами то, что вам подсказывает ваше сердце.
В кабинете воцарилось молчание. Гайрат Алиевич смотрел перед собою на стол и медленно чертил что-то в своем блокноте. Прошло
несколько долгих секунд, затем Гайрат Алиевич, подняв глаза, посмотрел на нас, пригладил рукою волосы, глубоко вздохнул и сказал:
– Вы знаете, Павел, до вашего рассказа я не мог представить себе причину, по которой согласился бы на такой шаг. Но теперь я не могу
найти причину, чтобы отказать вам. Если ваш Бог действительно шлет вам ответ на молитвы, то возможно, что Герте уже не понадобится операция… Конечно, никто не знает, как и что будет завтра в Ташкенте, но я думаю, что вам надо поехать. Сегодня после вечерних процедур возьмите Герту, я поставлю в известность дежурного врача, и в любом случае постарайтесь в субботу вечером вернуться в отделение. В воскресенье утром я наведаюсь к Герте, и вы мне расскажете о результате вашей поездки.
Мы с трудом верили своим ушам. Вскочив со стульев и перебивая друг друга, мы стали благодарить Гайрата Алиевича. В основном благодарил Павел, потому что, едва успев сказать ему несколько слов, я от радости опять расплакалась. Выйдя из кабинета, мы присели на той же скамейке и, взявшись за руки, стали горячо благодарить Бога за чудесный ответ.
Вчера вечером, как стемнело, я была уже дома. Павел тем временем узнал у братьев, как разыскать Траугот Францевича, и мы, без каких-нибудь приключений добрались до места.
Здесь в беседу вступил Траугот Францевич:
– Мы с Катей, как обычно, встали сегодня рано. Торопиться было некуда, я читал Библию, готовясь к воскресному служению, ну а у Кати
всегда есть хлопоты по хозяйству.
Вдруг, где-то около восьми часов, раздается неожиданный звонок. Ну, в общем, открываю я дверь и вижу этих вот двух горемык. – Траугот засмеялся своим заразительным тенорком.
– Павел, по-моему, пару раз приезжал к нам в Душанбе с братьями, а с Гертой мы раньше не встречались.
Мы поздоровались, зашли в дом, здесь Павел и говорит: «Траугот Францевич, мы приехали к вам сегодня по особому делу. Нас к вам Бог послал!» Вы знаете, прямо так и говорит: «Нас к вам Бог послал!» – Траугот опять засмеялся и удивленно поднял брови. – Честно говоря, я немного опешил от такого смелого заявления.
– Как это? Вы расскажите мне, что у вас за причина так говорить? И как это Бог послал вас именно ко мне?
Тогда Павел рассказал, что они долго молились об одном деле, и вчера ночью Герта получила откровение, что здесь они получат ответ
на свою нужду. Он не говорил мне, что уже назначена операция, что Герта лежит в больнице, сказал только, что у Герты проблема, связанная с камнями в желчном пузыре. Выслушав их, я развел руками и говорю:
– Вы знаете, пока я вам ничего не могу сказать по этому поводу. Но если Господь послал вас сюда, то Он пошлет и ответ. Суббота еще
только началась, будем ждать. Мы с Катей еще не завтракали, а вы с дороги уже успели проголодаться, так что для начала давайте позавтракаем.
Закончив трапезу, мы побеседовали, затем немного поработали с Павликом в саду. Он мне так хорошо помог по хозяйству, а жены наши тем временем хлопотали на кухне. Так мы незаметно скоротали время до обеда. После трудов праведных мы с удовольствием пообедали и, сидя за чаем, поговорили о местах Писания, о церковной работе, о братстве, и так постепенно время приблизилось к вечеру.
Откровенно говоря, я уже начал переживать за них. Ну, думаю, а что, если вот так и закончится день и ничего не случится? Старался уже достать что-нибудь из своей памяти. Может, думаю, знал что, да забыл, об этой болезни. У Кати спрашивал потихоньку, не помнит ли она, кто лечился от камней в желчном пузыре. Катя пожимала плечами и тоже ничего не могла вспомнить…
А время совсем к вечеру подходит. Катя с Гертой стали стол к ужину накрывать. Я стараюсь занять их разговорами разными, а мысли об одном: ну, что же мне сказать им теперь, если ничего не изменится?
Вижу, что и Павел с Гертой немного сникли. Мне и жалко их, хоть плачь, а ничего не могу поделать. Эх, думаю, неужели Герте просто сон
приснился? Молюсь про себя, не переставая:
«Господи, помоги!» Никогда еще в такой ситуации не был. На дворе уже совсем вечереть стало. Катя с Гертой ужин готовят, а я себе места не нахожу. «Господи, помоги, – молюсь… – Господи, не постыди надежды…»
Перед едой мы, как обычно, стали просить благословения на пищу, и я помолился за Павлика с Гертой: «Господи, день субботний склонился к закату, и мы предстали пред Тобою в этот вечерний час в молитве. Ты видишь наших дорогих Павлика и Герту, Ты видишь, с какой великой надеждой на Твое откровение они приехали в дом наш, и мы молим Тебя, Всемогущий и Праведный, Святый и Сильный, Боже, исполни желание сердец детей Твоих, открой нам волю Твою. Да пребудет Твоя святая благодать и любовь с нами и по всей земле, и ныне и во все веки… Аминь».
Помолившись, мы сели за трапезу. Солнце уже почти зашло. Катя свет зажгла в доме, ну а тут и вы, кстати, подоспели со своими делами. Вот так удивительно Господь ответил сегодня на нужду Павлика и Герты. И надо же вам было приехать к нам именно сегодня! Просто чудо, как иногда получается в жизни! Просто удивительно.
Некоторое время мы молчали, пребывая в глубоком изумлении от всего, что услышали.
Затем я сказал:
– Вы знаете, Траугот Францевич, а ведь мы сегодня и не собирались к вам приезжать. Ну-ка, подождите секундочку, я мигом.
Соскочив со своего места, я сбегал к машине и возвратился со списком запланированных дел.
– Вот, смотрите, на сегодня у меня намечено пятнадцать пунктов, и последний – это Володя «Борода», наш краснодеревщик, куда мы, собственно, и ехали. Перед самым выездом я предложил Любе поехать со мной – и мне в дороге не скучно будет, и ее немного развеять. Она и так целыми днями дома с детьми пропадает.
Когда выезжали из дома, у нас и в мыслях не было посещать вас, и уже когда мы доехали до авиагородка, меня вдруг осенило: «О! Так мы же совсем рядом проезжаем с Траугот Францевичем, давай заедем». Ну а Любу, вы сами знаете, уговаривать не надо, она со своими «душанбинцами» хоть каждый день готова встречаться. Так вот мы, совсем не думая, и попали к вам на ужин.
Так закончилась эта удивительная история в доме у Траугот Францевича. Мы распрощались с Павликом и Гертой уже как со старыми друзьями, поблагодарили хозяев за гостеприимство и продолжили нашу поездку.
Некоторое время мы ехали молча, предаваясь своим мыслям, затем я сказал:
– Люба, ты знаешь, Ташкент – это два миллиона человек, и когда целыми днями мотаешься по городу, по объектам, по базам, кругом видишь море людей, машин, все куда-то спешат, чем-то заняты, о чем-то переживают, у каждого свои желания, заботы, тревоги, поневоле начинаешь думать, что ты просто маленький муравей в большом человеческом муравейнике. Кто может уследить за всеми движениями людской массы? Кажется, никому до тебя и дела нет в этом мире.
Но сегодня какое мы получили потрясающее свидетельство о том, что ведение Божие наполняет землю! Он действительно вникает во все дела человеческие, как написано в тридцать втором Псалме: «С небес призирает Господь, видит всех сынов человеческих. С престола, на котором восседает, Он призирает на всех, живущих на земле: Он создал сердца всех их и вникает во все дела их… Вот око Господне над боящимися Его и уповающими на милость Его»…
Ночь уже накрыла своим темным бархатным плащом уставший от дневной суеты город и, зажигая в домах желтые квадраты окон, наполняла землю покоем. Мы ехали по ночным проспектам столицы, наполненные сладким ощущением присутствия Божия, и как-то по особенному остро увидели себя частью этого большого мира, в котором мы жили. В этот вечер, казалось, даже звезды мерцали каким-то особенным чистым светом, нежным отблеском небесного Едема, наполняли наши сердца миром. Мы от души радовались за Павлика и Герту, за их исполнившуюся надежду, радовались, что мы, сами того не ведая, стали частью этой удивительной истории.
P. S. Некоторое время спустя мы узнали от Траугот Францевича, что Павел и Герта на следующий день встретились с Гайратом Алиевичем и отказались от операции. Проделав эту процедуру, Герта полностью освободилась от камней и чувствует себя прекрасно. Они передавали нам большой привет и постоянно благодарят Бога за Его помощь.
P. P. S. В заключение я хочу поделиться с моими читателями этим рецептом, который однажды получил аттестацию свыше. Возможно,
кто-нибудь из вас имеет такие же проблемы со здоровьем, какие имели Люба и Герта. Не унывайте. За прошедшие годы многие наши друзья и знакомые применяли этот метод и получили избавление от своей болезни.
Может быть, вам следует посоветоваться со своим лечащим врачом перед тем, как делать эту процедуру, поскольку у каждого человека
свои особенности организма и течение болезни. Это вы решайте сами.
Да благословит вас Бог, и будьте здоровы!
МЕТОД ВЫВЕДЕНИЯ КАМНЕЙ ИЗ ПЕЧЕНИ
День первый
• 8 часов утра: 1 стакан кефира.
• 12 часов дня: немного жидкой манной каши без сахара.
• 5 часов вечера: очистительная клизма с теплой водой.
• 5:45 вечера: уколоть один кубик атропина (внутримышечно).
• 6 часов вечера: выпить один стакан оливкового масла (200–250 г). Запить чашкой черного кофе без сахара. Лечь печенью на
теплую грелку на 2–3 часа.
День второй
• 8 часов утра: несколько ложек жидкой каши «геркулес» без сахара.
• 9,10,11,12,13 и т.д. Каждый час делать очистительные клизмы теплой водой до тех пор, пока идут камни.
• 12 часов дня: стакан сладкого чая с лимоном.
• После процедуры в течение месяца – диета как после желтухи.
• В течение недели перед едой пить по одной столовой ложке оливкового масла.
• В течение месяца за сорок минут до еды пить по одному стакану теплой минеральной воды – «Славяновская» или «Ессентуки-17».
